В чем отличия зарубежных и российских электоральных исследований, каковы общие тенденции и «национальные особенности» проведения такого рода исследований в различных странах - в интервью с Ольгой Каменчук, доцентом Школы (факультета) коммуникаций Университета штата Огайо, научным сотрудником Центра Мершона по изучению международной безопасности, Коламбус, США, директором по международным исследованиям ВЦИОМ, руководителем Лаборатории медиа аналитики и исследований аудиторий, Университета штата Огайо, США.

Ольга Николаевна, хотелось бы услышать Ваше экспертное мнение, в чем отличия зарубежных и российских электоральных исследований? Каковы общие тенденции и «национальные особенности» проведения такого рода исследований в различных странах?

В мире, конечно, существуют самые разнообразные подходы и практики электоральных исследований. Я ими занимаюсь последние лет 10 в России, США, ЕС, Иране и Турции, то есть Евразия и Северная Америка. Если рассматривать евро-атлантический регион, то среди главных различий - методы дизайна исследований, методы сбора и анализа, но также и существенные различия в заказчиках. К примеру, в США и в ЕС главными методами сбора уже давно являются онлайн и телефонники, f2f почти не встретить вовсе, а в России ситуация иная, хотя и здесь тоже активно внедряются онлайн исследования и CATI (особенно CATI), а крупные игроки исследовательского рынка, такие как ВЦИОМ, к примеру, уже перешел частично на регулярные телефонные опросы по электоральной тематике в том числе.

Впрочем, различия не только в методе сбора, сам подход к дизайну электоральных исследований, особенно, если задействованы академические эксперты - иной. В США вы увидите царство экспериментальных подходов, особенно в научной среде. Опрос все еще один из главных методов, да, в академической среде вы увидите массу критики классических опросов, а если решите опубликовать результаты своих исследований в топовом международном журнале, то есть большая вероятность, что вы столкнетесь с рядом проблем, кстати, особенно если данные собраны на постсоветском пространстве и особенно в Центральной Азии, но это отдельная тема - доверие данным и их использование в зарубежной научной среде.

Другой род различий - методы анализа и презентации данных. Да, по-прежнему аналитики ограничиваются простыми корреляциями, особенно если речь идет в представлении данных неакадемическим заказчикам и СМИ, однако в академической среде в основном используются методы не дескриптивной, а инферентной статистики. И, да, количественные, или как их в России, кажется, называют - математические, а не качественные. Да, вы встретите фокус-группы и в публикациях, и на телеканалах (например, популярен формат публичных фокус-групп следом за дебатами кандидатов в президенты США - прямо эфир, обсуждение результатов, определение победителя и т.п.), но с недавних пор вы увидите и регрессии в публикациях ведущих печатных изданий - Нью-Йорк Таймс, Вашингтон Пост и т.п. Они объясняются максимально понятным языком, приглашаются ученые ведущих научных центров страны для этого, но это делается и это очень здорово, на мой взгляд - поднимается общий уровень потребителей исследовательской информации. Тут, правда, нужно отметить в целом высокий интеллектуальный уровень аудитории перечисленных американских изданий, их можно “кормить” сложными методами. Читателей какой-нибудь более “легкой” USA Today уже вряд ли. По крайней мере пока. Но, например, даже популярные телешоу, известные своей политической сатирой не только используют иногда такие исследования, но и приглашают к себе ученых чтобы в легкой атмосфере интервью приоткрыть часть сложной информации. Так, например, коллеги из Анненбергской Школы коммуникаций Пенсильванского университета становились героями одного из популярнейших шоу в США со своими результатами исследований новостных фейков (при этом факультете действует один из крупнейших в стране центров по изучению информационных и электоральных, в том числе фейков). Мне кажется, кстати, такой формат мог бы пойти и в России - у нас есть в научной среде хорошие спикеры, которые справились бы и с таким жанром просвещения общественности.

Ну, и наконец, существенно различается рынок заказчиков. Особенно, я думаю, российским коллегам будет интересна роль СМИ. Мне приходилось руководить и участвовать в исследовательских проектах, в которых заказчиками были ведущие японские, американские и британские СМИ. Нередко в ведущих зарубежных СМИ есть свои исследовательские отделы, которые или занимаются и сбором, и анализом сами, или координируют сбор через другие компании, но проводят совместный анализ. В электоральной тематике это весьма и весьма распространено.

Каковы статус и роль предвыборных опросов и экзит-поллов в различных странах, динамика отношения к ним со стороны субъектов электорального процесса?

Как подходы, так и статус, да и восприятие электоральных исследований весьма различаются в мире. К примеру, не везде в мире есть ограничение на публикацию данных, подобных, скажем, российской недели тишины, когда запрещено обнародование рейтингов и прогнозов, как, впрочем, не везде есть и день тишины перед выборами и не везде ограничивают освещение результатов экзит-поллов временем голосования. Опять-таки, различаются заказчики - партии, СМИ, научные центры сами по себе часто выступают инициаторами таких исследований и, что немаловажно, качеству таких исследований можно в целом доверять, хотя и делаешь определенные допущения. Здесь, конечно, все познается в сравнении… В целом, на мой взгляд рынок предвыборных опросов и экзит-поллов в ЕС и США шире.

Из других любопытных различий, с которыми довелось столкнуться - у нас была интересная ситуация по дизайну опросного инструментария во Франции. Я работала в американском коллективе ученых. В США - обычное дело спрашивать расу, этничность, вероисповедание, и т.п. респондента. Собственно, в американских условиях расовые, этнические, религиозные различия в обществе - играют весьма существенную роль. Понимать эти тренды в обществе - весьма важно. И такие блоки практически всегда присутствуют в “паспортичках”. Во Франции же мы столкнулись с тем, что, к примеру, данные нам эти тоже важны, но нельзя на прямую задавать вопрос о расе респондента, соответственно наши французские коллеги рекомендовали нам использовать подход европейского социального опроса - задавать вопрос об этнокультурном наследии родителей респондента и уже на основе этой информации делать выводы об этничности/расе.

Из общего - кризис доверия к электоральным исследованиям - и к предвыборным и к экзит-поллам. Причем, любопытна природа этого явления. Не в последнюю очередь важную роль в кризисе доверия к электоральным исследованиям в евро-атлантических обществах играет и кризис доверия демократическим институтам, а также (и в том числе) кризис доверия СМИ при том, что СМИ этого региона стабильно среди лидеров по рейтингам свободы и демократичности. Этот процесс связан с общемировым трендом сомнения в информации, исходящей от устоявшихся институтов, трендом демократизации источников информации и ускорения общего процесса распространения данной информации. Иначе говоря, электоральный исследования оказываются жертвой новых технологий, позволяющих легче и быстрее распространять фейки, а общество еще не научилось азам проверки качества потребляемой информации, но по-прежнему подвержено всем медиа-эффектам, обуславливающим выбор людьми тех фактов и историй, которым удобнее, легче, желаннее верить. Это важная тема. Тема манипуляции данными, тема существования в мире постправды - со всеми вытекающими.

Каковы возможности и ограничения заимствования зарубежного опыта проведения электоральных исследований для России?

В наших регионах и странах - существенны различия в электоральных системах, различия в степени демократичности процесса, в законодательстве, регулирующем проведение выборов и исследований, связанных с ними. Но особенно любопытны и актуальны, а главное - поправимы - технологические разрывы. Если раньше одним из главных препятствий развития онлайн и телефонных методов сбора, была низкая технологизация, слабая инфраструктура, то теперь, с более высокой телефонизацией населения, развития мобильных систем, относительно высоким уровнем проникновения интернета в России - многие из этих проблем уже куда как более преодолимы, нежели казалось. Конечно, остается фактор технологической грамотности, фактор качества связи, фактор доверия новым методам сбора. Например, чистый онлайн сбор в России по-прежнему сомнителен, хотя те же эксперименты - успешно используются. Я провела серию электоральных онлайн экспериментов в марте этого года, сейчас анализирую данные и материал - весьма любопытен. Будем готовить выступления и публикации на основе собранных данных - будет еще что обсудить с коллегами. Это был чистый онлайн сбор, контролируемый эксперимент - изучали характер воздействия различных новостных материалов на конвенциональное и неконвенциональное политическое поведение, предпочтения и взгляды, мобилизацию и демобилизацию политического участия. Мы использовался опыт, обкатанный прежде в Турции, планируем похожую серию в США и снова в России с обновленной методологией. Тем не менее, в России есть специфика - относительно высока степень недоверия, сомнений в отношении собирающих научную информацию по ряде тем, в том числе политической, электоральной направленности. Мы стараемся учитывать это. Проходим строгие этические советы (это тоже отдельная тема, кстати, этичность исследовательского процесса в электоральных и иных исследованиях за рубежом), не получали пока ни единой жалобы или отзыва своих данных и/или участии в исследовании - это важно. Степень кооперации респондентов, степень их доверия исследователям - очень важный вопрос. Другие методы, кстати, тоже имеют свои ограничения. Хорошо идет распространение CATI в России, но и этот метод нередко дает сильное эхо в ряде тем и вопросов, электоральная - среди них.

Вы изучали американский опыт президентских выборов 2016 года. К каким выводам пришли американские социологи в преддверии подготовки к предстоящим осенью 2018 промежуточным выборам? Какие уроки следует извлечь из опыта «неудачных» прогнозов?

Прежде всего надо понимать, что общественное мнение в США изучают далеко не только социологи. То есть даже в основном не социологи. Это вовсе не их монополия как, наверное, это пока в России. Впрочем, и в России мы видим весьма разнообразный бэкграунд специалистов по изучению общественного мнения. В ЕС и в США это представители общественных наук в целом - в основном политологи, психологи, специалисты в области коммуникаций и международных отношений, но также и социологи. Ряд ученых и практиков вовсе отказались от таких исследований и, тем более, от прогнозов, часть - активно включилась. Даже чистые гуманитарии - историки! Вы, наверное, слышали об Аллане Лихтмане, предсказавшем в свое время победу Дональда Трампа, когда почти все хором прочили поражение этому кандидату и нынешнему президенту США. Хоть Лихтман и “попал” со своим прогнозом - я в целом скептически отношусь к его методу, но пример это любопытный. Особенно сейчас, в век новых технологий создания, распространения информации и новых форм потребления информации - с социальными сетями века постправды. То есть речь идет о более активном вовлечении нетрадиционных методов анализа и прогнозирования, о включении гуманитарных наук в этот процесс, а также в более активном подключение “технарей” и представителей точных, несоциальных наук - активизации диджитал сферы, использования BigData рисеча. Но вопрос не только в необходимости более плотного изучения диджитал сферы, которое началось и активно ведется, но и вопрос более внимательного изучения актуальных процессов в обществе - маргинализация географической и социальной периферии и равнодушие мегаполисов, сконцентрировавших на себе внимание и новостийщиков, и политиков, и исследователей выборов, например. Зря сконцентрировавших. Результат мы видели.

Какой Вы видите нынешнюю политическую ситуацию и прошедшую президентскую кампанию в России 2018 года? С какими трудностями столкнулись социологические компании при проведении электоральных исследований в этом году?

В отличие некоторых моих коллег, я не считаю, что в России ничего не изменилось и не меняется. На мой взгляд, мы наблюдаем сейчас весьма интересную картину. Президент в стране тот же, но перед ним стоят иные задачи. Несмотря на то, что общество по-прежнему весьма ценит ощущение стабильности, чувствуется и определенный запрос на перемены, которые вовсе не означают революционные потрясения и желание таковых. Россия за 20 век получила очень сильную прививку, а потом и пару бустеров от революций… Но все понимают, что перемены - это вовсе не обязательно революции и перемены нужны. Вопрос стоит, насколько возможны эволюционные изменения, и какого характера могут быть такие перемены, мирное движение вперед.

Также очевидны сейчас изменения среди молодежи. Это не большинство ходит по митингам, не большинство выходит на площади, хотя некоторым так может казаться, но выходят, не ограничиваются только жизнью в экранах - определенная тенденция есть.
Очевидно, что в ветвях власти не репрезентирован либеральный лагерь, но насколько велик запрос на либеральную идею в обществе? Другой вопрос - почему он низок и весьма большой вопрос, но в результате мы видим, как часть оппозиции - сотрудничает, часть умирает, а часть - маргинализируется и может радикализоваться, что, в свою очередь, может создать дополнительную угрозу внутриполитической стабильности.

Тема окруженности внешними врагами постепенно исчерпывает себя, но способна успешно оживать - как, например, в период допинговых скандалов зимы 2017-2018 гг. - подобные новости и характер их подачи в ведущих СМИ страны - сразу заметно отражались на рейтингах поддержки и одобрения основных институтов.

Словом, сейчас, на мой взгляд больше вопросов, нежели ответов. Хотя кажется, что ничего не изменилось после марта 2018 года, это ощущение обманчиво. Какие будут ответы, какой путь изберет большинство и власть - мы увидим, но я думаю - это будут интересные 6 лет. И не только 6…